«Войдите!» Узнаю отца по фотографии, полученной от Морино. Он, в халате, лежит на огромном диване.

– Разносчик пиццы! Ты подслушивал мой разговор?

– Я изо всех сил старался этого не делать.

– Пусть это будет тебе уроком.

– Извините, я…

– Запомни: пони в соломе держать дороже, чем шлюху в мехах.

– Вряд ли мне это когда-нибудь пригодится.

Отец усмехается – усмешкой того, кто всегда получает желаемое, – и жестом приглашает меня подойти. Из окна кабинета открывается великолепный вид на небоскребы, но у меня свой вид, и я впитываю его до последней капли. Слишком черные волосы. Ряды туфель в шкафу. Фотография на письменном столе: сводная сестра в наряде балетного лебедя. Движения рук. То, как он садится. Судя по всему, его тело в лучшей форме, чем его фирма, – вероятно, он часто посещает спортзал

– Ты не Онидзука и не Дои.

Нет, я сын твоей первой любовницы.

– Нет.

– Ну, – отец ждет ответа, – кто же ты?

– Повар.

– Ого! Значит, это ты готовишь мои чудесные «Камикадзе»?

– Только на этой неделе. Я там временно.

Он кивает на коробку с пиццей:

– А спорим, ты никогда не видел ничего похожего на мою «Камикадзе».

Я опускаю коробку на кофейный столик:

– Необычное сочетание.

– Необычное? Уникальное!

Пахнет духами и вином.

Отец улыбается и удивленно морщит лоб:

– Что с тобой?

Скажу сейчас или уйду навсегда.

Он усмехается:

– Похоже, твоя ночь была почти такой же долгой и утомительной, как моя.

Как же ты себя любишь.

– До свидания.

Притворное удивление пополам с обидой.

– А где я должен расписаться?

– Ой… Да, вот здесь, пожалуйста.

Отец небрежно расписывается на квитанции.

Мне очень хочется размозжить тебе голову твоим дурацким кубком за игру в гольф.

Хочется орать и, кажется, разрыдаться.

Хочется, чтобы ты знал. О последствиях, о надломе, о смерти. Хочется затащить тебя на морское дно между прибрежными скалами и камнем-китом.

– Эй, алё! – Отец машет рукой. – Я тебя спрашиваю! Дои на следующей неделе работает?

Я сглатываю, киваю и ухожу от этого человека, которого никогда больше не увижу. На пороге оглядываюсь. Он, закрыв глаза, вгрызается в черную массу.

Выхожу из «Паноптикума», покупаю пачку «Хоуп», сажусь на тумбу заграждения и смотрю, как машины тормозят и вновь разгоняются. Двадцать лет свелись к двум минутам. Выкуриваю сигарету, вторую, третью. Облачный атлас перелистывает свои страницы. Вороны препарируют груду мусора. Токио – грязный ластик. Лето сбежало из города, не оставив нового адреса. Трутни в кафе «Юпитер» поглощают завтраки. Хочется остановить какого-нибудь прохожего и рассказать ему обо всем, что случилось со мной за последние шесть недель, начиная с засады у «Паноптикума» и заканчивая этой минутой. Что я чувствую? Даже не знаю, с чего начать. Но, эй, Андзю, я сдержал свое обещание. Жаль, что Аи сегодня не работает в кафе «Юпитер». Я подъехал бы туда на своем «харлей-дэвидсоне», как Ричард Гир в «Офицере и джентльмене»[226], а она села бы сзади, и мы умчались бы по тропинкам Севера[227]. Смотрю, как по велению зеленого человечка пешеходы толпой переходят улицу. Иду за ними. Перехожу Кита-дори – я разочарован тем, что отец оказался именно тем, кого и следовало ожидать. Жду зеленого человечка. Перехожу Омэ-кайдо – мне стыдно, что в моих жилах течет его кровь, – жду зеленого человечка. Снова перехожу Кита-дори. Мне грустно: я нашел то, что искал, но мне это больше не нужно. Жду и снова перехожу Омэ-кайдо. Чувствую себя свободным. Делаю один, два, три круга. Можно идти дальше. Вдруг меня окликают. Подъезжает Онидзука на своем пицца-скутере. Меня больше ничего не удивляет и, возможно, уже никогда не удивит. Не знаю, чего он хочет, но не рискую повернуться спиной и уйти – вдруг ему вздумается пырнуть меня ножом в почку.

– Поди сюда, – говорит он, отхаркивается и сплевывает. – Я тебя искал.

– Ты меня нашел.

– Смотрел, как ты нарезаешь круги.

– Не круги. Квадраты.

Он теребит гвоздик в нижней губе.

– Есть вопрос.

Я подхожу ближе.

Большим пальцем он указывает на «Нерон».

– Томоми-сплетница говорит, что ты собираешься в Миядзаки.

– Томоми-сплетница говорит правду.

– У тебя заболела мама?

– Да.

– Как насчет бабок?

К чему он клонит?

– Не могу сказать, что я богат, как Японский банк.

– У моего отчима транспортная компания. Он сказал, что один из его водителей подбросит тебя до Осаки, а там пересадит на фуру до Фукуоки. – Онидзука никогда не шутит и вряд ли решил начать сегодня. Он протягивает мне полоску бумаги. – Карта, адрес, номер телефона. Будь на месте к полудню.

Я слишком удивлен – слишком благодарен, – чтобы что-нибудь сказать.

Онидзука уезжает прежде, чем я успеваю поблагодарить его как следует.

– Ты хочешь проведать свою мать в Миядзаки, но не знаешь, когда вернешься, – объявляет Бунтаро, едва я переступаю порог «Падающей звезды», и откладывает «Окинавский вестник недвижимости». – И я не возражаю! И отговаривать тебя не собираюсь, иначе меня моя мама прибьет. Да, жена позаботится о кошке. Как в старые времена. Ты оплатил аренду до конца октября, а задаток пойдет в уплату за ноябрь, если тебе он не нужен; а если нужен, я переведу деньги на твой банковский счет, упакую твои вещи и поставлю в кладовку. Позвони из Миядзаки, как определишься. «Падающая звезда» никуда не денется. Жена приготовила тебе обед в дорогу. – Он трет свой золотой зуб, и я вдруг понимаю, что это его амулет на счастье. – Ну, ступай, собирайся, – говорит он.

В моей капсуле все так же, как было, когда я ушел отсюда двадцать часов назад. Носки, стаканчики из-под йогурта, скомканные подушки. Странно. Кошки нет, но Таракан сидит на подоконнике. Я беру распылитель с морилкой, подкрадываюсь и – Таракан не двигается. Дремлет? Тычу в него его уголком скомканной обертки из-под печенья. От таракана осталась только шелуха.

«Онидзука ТрансДжапэн лимитед» находится рядом со станцией «Такасимадайра», на линии «Тоэй-Мита». За воротами – обнесенный стеной двор с платформой для погрузки и тремя средних размеров грузовиками. Сейчас только одиннадцать. Я иду обратно к станции, где открывается гигантский магазин электроники. Внутри холодно, как в феврале ранним утром. Две администраторши за справочной стойкой, одинаковые, как близнецы, произносят «доброе утро» столь ангельско-согласными голосами, что я не решаюсь выбрать, к какой из двух обратиться.

– Э-э, будьте любезны, где тут компьютеры?

– Цокольный этаж, третий уровень, – отвечает мисс Слева.

– Вы не против, если я оставлю у вас рюкзак?

– Оставляйте, пожалуйста, – отвечает мисс Справа.

Я плыву на эскалаторе вниз. Вместе со мной плывут души покупателей. Все увешано гирляндами глянцевых кленовых листьев, в